Мошенник из Багдада - Григорий Кац

Рассказ Бориса

Придя в себя, я потребовал от Бориса объяснений, и вот что услышал. Османская Империя существует давно. Падишахи меняются, но политика страны основана на внутренних проблемах, без учета позиций других стран. В Европе бушует Мировая война и зреют восстания. В самой России могут быть серьезные перемены. Англия, настроена превратить Османскую Империю в свою колонию. В Багдаде же все идет по старинке. Вы далеки от цивилизации. Даже Турция, где живут ваши единоверцы, давно участвует в европейской политике. Поэтому для тебя, – это относилось ко мне, – все условия цивилизации в новинку. Тут нет никаких шайтанов. Так живут во всем мире. Привыкай, пользуйся и быстрее переходи на современный лад. Тебе нужно поменять одежду, обувь, учить языки и стать на путь цивилизации.

На мой немой вопрос Борис ответил: «Ты мне нравишься, Юсуф, тем более мне нужен хороший помощник. Ты молод, силен, знаешь людей, довольно образован. Я подумываю о том, чтобы сделать из тебя секретаря посольства». У меня перехватило дух! Машаллах! Слава Аллаху, вот это подарок! Из простого брадобрея и помощника лекаря, составлявшего однообразные рецепты из хины и арычной воды, Аллах позволит мне стать секретарем посольства! Машаллах и трижды Машаллах! Но это я произнес про себя, ничем не смутив Бориса, который ждал моего ответа.

– Не знаю, наиб, справлюсь ли я? Правда, в детстве я ходил в медресе, могу составить фетву по примеру муллы, зато совсем не умею считать и умножать, путаюсь в цифрах и не могу понять половины тех слов, что вы изволили наговорить мне тут. У меня красивый почерк, и по-русски я знаю лишь несколько слов. Если Аллаху будет угодно, да продлит он ваши лета на многие века, думаете ли вы, что я могу выучиться, чтобы достойно занять место, о котором вы говорите?

– Ты переживаешь напрасно, Юсуф. Российское посольство очень обширно, и секретарей в посольстве десятки. Но если честно, половина из них не имеют твоей хватки и быстроты мысли. Ты схватываешь всё на лету, и я думаю, у тебя большое будущее. Мы сегодня же начнем изучать русские письмена и главные фразы, которые тебе понадобятся завтра, будучи представленным послу, господину графу фон Готлибу. Думаю, он согласится с моим мнением.

Я еще трижды поздравил себя с такой новостью. Машаллах. Аллах велик, и Мохаммед пророк его.

Ночь мы с Борисом посвятили изучению русского языка. Оказалось, что это совсем не трудно. Благодаря моей хватке и понятиям, как молния, – под утро я уже сносно срисовывал своим красивым почерком русские фразы из Евангелия, то есть Корана для неверных. Попутно Борис пытался рассказать мне, что Бог всех неверных есть Иисус, но как он одновременно может быть сразу в трех лицах – я так и не понял. И как он после казни смог отодвинуть надгробный камень и подняться в небо, и оттуда приходить на землю, оставаясь невидимым, мне тоже было непонятно. Я отнес весь этот бред на счёт незнания неверными законов природы, что умершие правоверные, попадают на небо и предстают перед Аллахом, где Он отправляет праведников в сад к девственницам, которые тех ублажают, а остальных направляет в отделение ада, где бедолаги мучаются до конца света. Но, несмотря на очевидное невежество неверных в вопросах истинной веры, под утро я смог почти без акцента произнести свое имя, отбросив по просьбе Бориса свое происхождение: ибн-дурак, ибн-стой-кто-идёт и прочее, оставив короткое, как кафтан бедного туркмена: Юсуф Бендер, разрешив, правда, использовать один раз имя моего отца – ибн Ибрагим.

Наутро мы с Борисом зашли в лавку армянина, который торговал рядом с караван-сараем, и купили мне черное облачение по названию «кустюм». Он состоял из шаровар до пола и кафтана на каких-то монетах, продеваемых в специальные дыры. Еще Борис заставил меня примерить белое облачение, по примеру усопших, и жесткие штиблеты под названием «тупли». Облачившись в этот наряд, я счел себя почти неверным, и с сожалением отдал армянину свою персидскую одежду. И даже чалму, которая прикрывала мою голову летом и зимой, придавая мне вид святости. Вместо чалмы армянин Вагиф выдал мне шляпу, такую же, как те, которыми все неверные покрывают свои головы – и снимают их при входе в помещение, как будто входят в баню. В таком виде мне предстояло войти пред светлые очи графа фон Готлиба.

Но тут шайтан сыграл со мной злую шутку. В посольстве привратник приказал нам с Борисом ехать немедленно в шахский дворец на представительство, где соберутся все послы Европы. Борис только усмехнулся, но разговор с привратником, говорившим по—русски, с шашкой и в высокой папахе, мне не передал. И только сказал, что граф фон Готлиб ждет нас в шахском дворце. Услышав сказанное, первым моим порывом было содрать с себя неверный «кустюм» и бежать куда глаза глядят. Как? Мне, простому брадобрею, вчерашнему помощнику хакима, предстать перед грозными глазами владыки Османской Империи? Да я тут же должен упасть замертво, едва его взгляд упадет на меня. Иншаллах!

Но механическая карета без лошадей и ослов уже стояла возле посольства, и мне ничего не оставалось, как протиснуться внутрь за моим наибом. Я был как в полусне, и всё происходящее происходило как бы вне моего сознания.

Борис представил меня своему наибу – графу фон Готлибу, но тот не успел ничего ответить, как вошел шах, и глашатай объявил все его регалии. Я услышал, что шах – владелец всей земной поверхности, морей и континентов, что он ужасный кровопроливец, завоевавший пол-мира.

Зала приема послов была полна народу, стоявшего в таких же черных одеяниях, как будто на похоронах. И когда шах сел на свой меснед, передние послы тоже сели на стулья, расставленные вдоль стен, а персонал, в том числе и мы с Борисом, остались стоять под стенами, словно погонщики верблюдов, ожидавшие своей очереди у цирюльника. Среди свиты падишаха я без труда разглядел моего бывшего хозяина, хакима Османа. Тот, обводя глазами зал, уперся своими черными глазами в меня и от удивления открыл рот. Таким образом, мы глядели друг на друга, и мне ничего не оставалось, как вежливо, поклоном, приветствовать Османа. Тот, не отводя глаз, что-то сказал сидящему рядом мирзе, видимо – сотруднику шахского дивана, и я подумал, что после представления буду схвачен солдатами и отправлен в зиндан.

Глава четвертая

Я начинаю верить в свою звезду. Посол граф фон Готлиб. Первое поручение. Встреча со старым знакомым. Хитрость старого мирзы. Горькие раздумья. Аллах посылает мне помощь.

Однако мои опасения были напрасными. Хаким Осман дождался выхода нашей делегации из приемной залы и, остановив меня, вежливо осведомился о состоянии моего кейфа. Вдруг я стал «Вашей милостью», и он был «всегда для моих услуг», и чтобы тень моя никогда не уменьшалась, и что прошлая работа со мной была счастьем. Поговорили мы с минуту, и я наслушался лестных для меня оборотов. Мимо прошел граф фон Готлиб и, обратив внимание на нашу непринужденную беседу, сказал что-то по-русски находящемуся при нем Борису. Борис кивнул и сказал мне по-персидски, что его светлость желает поговорить со мной возле входа во дворец. Видя отношение господина посла ко мне, хаким предпочел наскоро попрощаться со мной, упомянув напоследок, что он всегда будет рад и счастлив видеть меня в своем присутствии. Мне ли, бездомному, выгнанному с работы с позором, бедному брадобрею, который посягнул на имущество хакима Османа, быть неблагодарным к деяниям самого Аллаха, которого я попросил держать свою руку на моей голове.

Я отошел в сторону и жарко помолился за милость Аллаха, а облегченный – вышел на двор, где меня ждал граф фон Готлиб и мой наиб Борис. Посол без лишних слов пригласил меня в свой экипаж, который назывался автомобиль. Этот автомобиль был гораздо просторнее, чем тот, на котором я ехал с Борисом. Борис при сем был в качестве толмача и переводил быструю речь посла на персидский.

Речь графа состояла только из вопросов, на которые мне предстояло ответить. Во-первых, откуда я веду знакомство с доверенным мирзой падишаха, хакимом Османом? Во-вторых насколько я близок с мирзой и вхож ли во дворец? Готов ли я выполнять секретные поручения посла? И напоследок граф строгим голосом сказал, что если я шпион падишаха, то он прикажет зажарить меня на медленном огне и тушу мою завернуть в свиную шкуру, чтобы Аллах отверг меня от себя на веки вечные. При его последних словах я горько заплакал, потому что правоверному нельзя приближаться к проклятому животному, свинье, тем более после смерти предстать перед Создателем, оказавшим мне столько милостей, в таком неподобающем виде.

Видя мои слезы и узнав у Бориса их причину, граф фон Готлиб смягчился и сказал, чтобы я подготовил меморандум на мои вопросы и представил ему не позднее завтрашнего дня.